ДИКТОР ТЕЛЕВИДЕНИЯ и РАДИО
Творческий работник телевидения и радио, читающий в кадре или за кадром тексты передач, подготовленные редакторами, а также ведущий студийные и внестудийные передачи всех жанров.
Из воспоминаний Ф.М.ЯГУНОВА: Ответственность человека, выступающего перед микрофоном, была колоссальной. К микрофону допускались лишь штатные дикторы и в редких случаях – ответственные работники, читавшие своё выступление по заранее написанному и проверенному цензурой тексту. Был только «живой» эфир, никаких предварительных записей не производилось. На моих глазах происходило развитие звукозаписывающей техники. Всякие оговорки при чтении материала перед микрофоном исключались и были такой редкостью, что случаи, когда диктор ошибался, пересказывались друг другу шёпотом или становились байкой, рассказываемой в узком кругу. Чрезвычайно опасно было оговориться или допустить какую-то вольность, читая политическую информацию. В особенности, если оговорку можно было истолковать двусмысленно. Можно было не только лишиться работы, но и угодить за решётку. Работа у микрофона требовала величайшего напряжения. После прочтения тридцатиминутной политической статьи диктор чувствовал себя так, как будто бы разгрузил полвагона угля. Сложность заключалась еще и в том, что довольно часто приходилось читать «с листа», то есть без предварительной подготовки. К тому же иногда не отпечатанный на машинке и вычитанный редактором текст, а написанный от руки. По утрам, где-то в половине восьмого, передавался обзор газеты «Кузбасс». Редактор, назначенный по графику, вставал рано утром и шёл в редакцию газеты, помещавшуюся тогда возле кинотеатра «Москва». Получив там экземпляр только что вышедшей из печати газеты, спешил – на трамвае или просто пешком – к себе на радио, во Дворец Труда. Здесь наскоро просматривал заголовки, выбирал наиболее важную, на его взгляд, информацию. С помощью ножниц, вырезая короткие фрагменты заметок и статей, наклеивал их на листы бумаги, вставляя к этим цитатам торопливо от руки написанные «связки». В день, когда была моя очередь читать утренний «обзор», я вставал в шесть утра, как только оживала радиотарелка на стене нашей комнаты. Попив или не попив чаю, торопился на работу. Хорошо помню, что Дворец Труда был неподалёку от нашего дома. Минут 10–12 быстрой ходьбы, и я на месте. Поскольку мне не надо было пользоваться городским транспортом, я ни разу не опоздал. В редакции я заставал дежурного редактора уже в мыле, но еще не окончившего работу. С неумолимой быстротой приближалось время эфира. По листочку выдирая из рук редактора «обзор», торопливо просматривал его, делая по ходу необходимую «дикторскую разметку», то есть, проставляя ударения, отмечая паузы, поправляя до удобочитаемого состояния редакторские каракули. Зачастую последние листы обзора редактор, крадучись на цыпочках, вносил в студию уже во время эфира. Но и это были лишь «семечки». Настоящим страхом божьим для дикторов были большие, как правило, тридцатиминутные, пропагандистские статьи, присылаемые из Москвы, из ВРКа – Всесоюзного радиокомитета. «Вээрковские статьи» – называли мы их. Машинописные тексты, размноженные в Москве на гектографе, рассылались по местным радиокомитетам и, как правило, на месте не перепечатывались. А поскольку гектограф, тиражирующий аппарат тех лет, был далеко не совершенным, тексты зачастую были «слепыми», читать их было трудно. Мы – и я, и Кира Бровикова – старались получить статью, предназначенную для эфира, как можно раньше. С пером в руках внимательно прочитывали текст, делали свою разметку для логического чтения, исправляя и усиливая наиболее слабо отпечатавшиеся буквы и целые слова. Но случалось, – а такое случалось довольно часто, что подготовленная тобой статья в последнюю минуту снималась с эфира и тебе давали другую, такую же, тридцатиминутную. Почему происходила замена – нам не говорили. Видимо, председатель Комитета получал какие-то экстренные распоряжения из Москвы или из обкома партии, не знаю. Но диктор при включенном микрофоне оказывался вдруг наедине с совершенно незнакомым текстом, в котором – он знал по опыту – могли таиться любые неожиданности. Вот когда требовалась полная концентрация внимания! Вцепившись рукой в край стола – очевидно, для ощущения прочности – неторопливо и размеренно я произношу пудовые казённые фразы. Среди дикторов в ходу тогда было такое присловье: «Слово – не воробей, поймают – вылетишь». Постепенно у меня выработалось умение видеть читаемый текст на строчку-полторы вперед. Это очень нужное умение, оно помогало мне безошибочно, то есть без оговорок и логического сбоя, читать вслух с листа любые газетные материалы.
Среди многих встреч с интересными людьми в период работы на радио были и такие, которые запомнились на всю жизнь. Одна из них – встреча с очень известным человеком, которого мало кто знал в лицо. Телевидения еще не было, печатать портреты людей, если они не вожди и не стахановцы, было не принято. Зато голос этого человека, голос удивительной красоты и выразительности, безошибочно и с первого слова узнавали все. Я говорю о дикторе Всесоюзного радио Юрии Борисовиче Левитане. Во время Отечественной войны говорили, что Гитлер поклялся затопить Москву и повесить Левитана. И вот этот человек-легенда осенью 1958 года приехал в Кемерово. Было это в рамках его поездки по стране для встреч с радиослушателями. В течение двух вечеров перед кассами в старом цирке, которого теперь нет, толпились сотни кемеровчан, желающих увидеть живого Левитана. Надо ли говорить, что цирк был набит до отказа! За небольшой трибункой у выхода на манеж – стройный, очень молодой еще человек в пенсне. Над высоким покатым лбом густая шапка слегка вьющихся волос. Не помню, был ли перед ним микрофон? Скорее всего, нет. Но каждое слово его, произнесённое негромко, без малейшего нажима, было отчётливо слышно в любой точке большого круглого зала. О голосе Левитана мало сказать – красивый, у всех дикторов Всесоюзного радио красивые голоса, это голос – державный, он олицетворение, если можно так сказать о голосе, нашей страны и нашей Победы. И вот он, этот легендарный человек, здесь, на манеже Кемеровского цирка. Почему цирка? Да потому что это был самый большой зал города. Для начала Левитан прочёл что-то вроде лекции о роли радио в Великой Отечественной войне. Потом посыпались вопросы. Всех интересует, как это происходило? Левитан отвечает на вопросы, приводит интересные подробности. На, разумеется, самые волнующие моменты, когда он, иллюстрируя свой рассказ, своим неповторимым «левитановским» голосом читает отрывки из правительственных сообщений времён войны. Мы, работники радио, сидим на узких скамейках нашего старого цирка и вместе со всеми горячо аплодируем этому человеку. Но нам повезло куда больше, чем всем остальным в этом зале. Не далее, как вчера, сразу после приезда в Кемерово, Юрий Борисович приходил к нам во Дворец Труда, в наш маленький радиокомитет. Мы общались с ним более двух часов. Расспрашивали не только мы его, но и он нас. Потом он зашел в нашу единственную студию, посидел за нашим дикторским столом. Сказал, что речевые студии в Путинковском переулке, откуда читались приказы Верховного Главнокомандующего, были еще меньше, чем наша. Помню, во время встречи у нас, в радиокомитете, кто-то, кажется, Миша Ялин, спросил: – Юрий Борисович, у вас, наверно, в войну была специальная охрана? Я запомнил этот момент, видимо, потому, что услышав этот вопрос, Левитан, человек внешне очень серьёзный и неулыбчивый, впервые за всю встречу как-то очень простодушно рассмеялся, потом, вновь став серьёзным, ответил: – Нет, конечно. Никакой охраны у меня не было. Я был обыкновенным диктором Всесоюзного радиокомитета и даже не с самой высокой зарплатой. Но ограничения были. Никто ведь заранее не знал, когда может появиться важное правительственное сообщение. Поэтому в любое время и даже ночью меня могли вызвать на работу. В годы войны я не мог уйти из радиокомитета, не оставив свои точные координаты. Как мы поняли из его рассказа, его могли извлечь из постели, из зрительного зала театра, с дружеской вечеринки. И он всегда – понимаете, всегда! – был обязан быть в форме.
На кемеровском телевидении, в основном, дикторами работали женщины: Т.БОЛОТНИКОВА, Г.СКУДАРНОВА, Т.ТУР(МИТЯКИНА), С.ДОЛМАТОВА, С.РОМАНЕНКО,Т.КАМНЕВА, Т.ПОЛТАВЕЦ.
Постоянной проблемой дикторов были вопросы костюма и внешности Из воспоминаний Т.ПОЛТАВЕЦ: «Тогда же не было ни духов ни мыла приличного. Как-то выживали, еще и в эфире выглядели… выходили в эфир с этикетками, потом, после эфира, сдавали вещи в магазин «Мода».»
Иногда это были мужчины: В.УСОВ, В.БОБОРЫКИН, А.ТРАХТЕНБЕРГ, В.ФРАНЦЕВ, Г.МАКАРОВ.
Из воспоминаний Ю.СВЕТЛАКОВА: «Как ни странно, в то время о телевидении судили по диктору, а потом уже по передачам. Тогда, в отличие от других дикторов, я воспринимал Галину Сергеевну СКУДАРНОВУ, с её правильной речью, как строгую учительницу русского языка.»